Перевод выдержек из статьи Nehami Baum «Shared traumatic reality in communal disasters: Toward a conceptualization» (2010). Доктор философии Нохами Баум является профессором Факультета Социальных наук в Университете имени Бар-Илана, Израиль. Её клинические и научно-исследовательские интересы включают межкультурные проблемы, вопросы утрат и развития в ситуациях кризисов, помощь и лечение психических травм и стрессов.
Понятия "общая реальность", "общая травма" или "общая травматическая реальность" всё чаще встречается в литературе. Исследователи используют эти термины для обозначения ситуаций, в которых клиент и психотерапевт оказываются в ситуации одной и той же коллективной катастрофы, такой как война, террористическая атака или стихийное бедствие (например, ураган, землетрясение)… Общая травматическая реальность характеризуется следующими признаками:
- Катастрофа является коллективной травмой, то есть травматогенным событием, которое потенциально может травмировать всё сообщество;
- Катастрофа происходит в настоящее время, а не в далеком прошлом;
- И клиент, и психотерапевт принадлежат к сообществу, которое переживает катастрофу, даже если они живут в этом сообществе не так давно;
- Помогающий специалист подвергается двойному воздействию катастрофы: и как член пострадавшего сообщества, и как специалист, оказывающий услуги и помощь людям, которые сами пострадали от катастрофы.
Чтобы ситуацию можно было определить как общую травматическую реальность, должны присутствовать все четыре признака.
[Динамика терапевтических отношений в условиях общей травматичной реальности] приводит к размытию границ в двух сферах: внутри профессиональной сферы и между личной и профессиональной сферами. Границы могут быть физическими, поведенческими, вербальными и/или эмоциональными. Этот процесс затрагивает как границы, существующие между клиентом и профессионалом, так внутриличностные границы самих профессионалов. Размывание границ является источником дистресса для помогающего специалиста.
Размытые границы в терапевтической диаде.
Коллективная катастрофа может повлиять на текущие отношения между психотерапевтом и клиентом в нескольких аспектах. Прежде всего, психотерапевт и клиент могут обнаружить, что они реагируют на катастрофу и прорабатывают её практически одновременно, так что рассказы клиента о катастрофе могут вызывать сильный контрперенос у психотерапевта. Более того, многие психотерапевты, переживающие ту же коллективную катастрофу, что и их клиенты, испытывают чувство, будто "находятся в одной лодке" с ними - осознание этого создаёт новую динамику как в терапевтических отношениях, так и в личности психотерапевта. Такое одновременное проживание чрезвычайной ситуации может значительно повлиять на динамику отношений между психотерапевтом и клиентом. Во-первых, нарушается асимметрия, характерная для большинства терапевтических отношений, которая позволяет клиентам получать помощь, не думая о необходимости проявлять заботу по отношению к другому человеку, который эту помощь оказывает. Психотерапевт может испытывать напряжение, быть взволнованным и раздражительным – то есть проявлять иные реакции, чем в обычных обстоятельствах. Клиент, отмечая эти изменения, может утратить уверенность в способности психотерапевта помогать и выдерживать. Кейнан-Кон (Keinan-Kon, 1998), рассказывая о четырёх психоанализах, которые она проводила, когда началась война в Персидском заливе, задаётся вопросом о возможности восстановить эту асимметрию: "Когда и аналитик, и пациент находятся под угрозой одной и той же травмирующей реальности, вопрос действительно становится актуальным: Возможно ли вернуть в общую симметричную, фактическую реальность асимметрию, необходимую для терапевтического пространства?". Кроме того, одновременное проживание травмирующей ситуации может внести изменения в сами отношения между психотерапевтом и клиентом, привнеся в терапевтическую ситуацию "реальные отношения", выходящих за рамки профессиональных отношений.
Шмидеберг (Schmideberg, 1942) отмечала, что во время Второй мировой войны её клиенты звонили ей и интересовались всё ли с ней в порядке после бомбёжек. Гэмпел (Gampel, 1992) описала схожий опыт, когда её клиенты спрашивали о ней и её семье во время войны в Персидском заливе. Фроули-О'Ди (Frawley-O'Dea, 2003) пишет, что после 11 сентября многие знакомые ей психоаналитики, звонили пациентам, которых, по их мнению, могла непосредственно коснуться произошедшая катастрофа, разрешали пациентам пользоваться телефонами во время сессий, отменяли плату за отменённые сессии, обнимались с пациентами, выражали свои чувства по поводу терактов и делились информацией о судьбе членов своей семьи и друзей. Кабанисс и др. (Cabaniss, 2003) рисуют похожую картину на основе количественных данных, полученных среди психоаналитиков. Почти 90% аналитиков, ответивших на вопросник Кабанисса и др., сообщили, что пациенты спрашивали о семье своего аналитика; 70% сообщили, что отвечали на их вопросы; и около двух третей сообщили, что сами спрашивали о семьях своих пациентов. По мнению этих исследователей, большинство опрошенных ими психоаналитиков считают, что расспросы о семьях своих пациентов и ответы на вопросы пациентов об их собственной семье после трагедии такого масштаба, как 11 сентября, критически важны для сохранения "человечности" психотерапевта в глазах клиента и, следовательно, для сохранения рабочего альянса. В то же время, как отмечает Тосоне (Tosone, 2006), нарушение обычной дистанции между психотерапевтом и клиентом стирает границу между профессиональным и личным пространством психотерапевта. В более созерцательном ключе Кейнан-Кон (Keinan-Kon, 1998) отмечает: "Хотя современные психоаналитики сильно расходятся во мнениях относительно того, насколько ценна и даже мыслима такая "дистанция" или нейтралитет, всем им придется пересмотреть свои взгляды перед лицом реальности войны ... и других социальных катастроф ...".
Внутренний диалог: Личное "я" и профессиональное "я".
Общая травма может повлиять на постоянный внутренний диалог, который психотерапевты обычно ведут во время и после сеансов, отслеживая и анализируя свои реакции. Согласно отчетам клиницистов, которые практиковали во время коллективной катастрофы, личные мысли, чувства и проблемы, связанные с катастрофой, как правило, вторгались в сессии с гораздо большей частотой и интенсивностью, чем в другое время. Таким образом, обычный внутренний диалог требовал значительно больших усилий, чем раньше. Например, Коган (Kogan, 2004), рассказывая о войне в Персидском заливе, описывает, как трудно ей было разграничить свое личное и профессиональное "я", когда клиент выражал мысли о том, чтобы уехать из Израиля в более безопасное место. Как рассказывает Коган, мысли клиентки заставили её подумать о том, что, возможно, ей следует посоветовать своей дочери уехать. Внутренний диалог, запускаемый после таких «вторжений», может быть настолько истощающим, что некоторые исследователи отмечают его пагубное влияние на профессиональную деятельность. Например, Сааквитне (Saakvitne, 2002) и Тосоне (Tosone, 2006), каждая по-своему, описывают, как их способность сопереживать в определенные моменты снижалась, когда их внимание оказывалось занято собственными мыслями во время сеансов психотерапии.
Обостренное чувство экзистенциальной угрозы.
Крупномасштабные катастрофы обычно усиливают чувство личной уязвимости и экзистенциальной угрозы у тех, кто их проживает. Именно это делает эти трагедии настолько травматичными. Экзистенциальная угроза, которую испытывают психотерапевты, усиливается под влиянием рассказов их пациентов об их переживаниях и тревогах. В таких ситуациях профессионалы мобилизуют свои защитные механизмы, чтобы справиться с повышенным чувством уязвимости. Однако, активированные защитные механизмы могут привести к ухудшению качества клинических интервенций, поскольку они снижают их эмоциональную доступность для клиентов и способность выдерживать их тревогу.
В ситуации общей травмы психотерапевты и психоаналитики должны признать, что внешние и внутренние границы часто размываются, а затем рассмотреть способы работы с различными проявлениями и последствиями этого размывания. Ввиду того, что психотерапевт и клиент одновременно переживают и реагируют на общую катастрофу, терапевты должны стараться быть особенно внимательными к своим контрпереносным реакциям в вопросах, связанных с катастрофой. Они должны быть внимательны к нарушению асимметрии в терапевтических отношениях и работать над созданием новой асимметрии, которая будет включать в себя совместно проживаемый опыт. Аналогичным образом, признавая легитимность "реальных отношений" в терапевтическом сеттинге на фоне коллективных катастроф, они должны позаботиться о том, чтобы не позволить реальным отношениям подорвать терапевтические отношения. Чтобы внутренний диалог не отвлекал их внимание от клиентов, психотерапевты должны освободить место для своих мыслей, чувств и проблем, связанных с катастрофой, вне терапевтических сессий.
Психотерапевтам не стоит упрекать себя за размывание границ или за кратковременные провалы во внимании и эмпатии, которые могут быть следствием такого размывания. Им следует стремиться использовать размывание границ для развития терапевтического процесса, например, обсуждая его влияние со своими клиентами. Специалистам, практикующим во время коллективной катастрофы, рекомендуется обратиться за профессиональной или коллегиальной супервизией. Такая супервизия не лишена проблем в условиях общей травматической реальности, когда супервизоры являются частью того же сообщества, что и психотерапевты, обращающиеся к ним за помощью, и не имеют возможности взглянуть на ситуацию со стороны. Тем не менее, совместное переживание катастрофы также может нести в себе потенциал для помощи, предоставляя площадку для обсуждения и проработки проблем, а также усиливая чувство связанности и принадлежности, которые так важны для преодоления последствий катастроф.
Переводчик: Натэла Ханэлия (аналитический психолог, преподаватель МИП)
Редактор: Александр Пилипюк (аналитический психолог, преподаватель МААП, МИП)
