В новом выпуске "Музыкальной паузы", где музыка помогает нам остановиться и погрузиться в звучание момента, Александр Пилипюк рассказывает о способах совершения таинства воссоединения, одновременно его выражения и воплощения, на примере музыкального альбома Jerusalem in My Heart "Wa Ta’atalat Loughat Al Kalam"
Сильнейшим впечатлением этого года стал альбом не для спешки и суеты, а скорее для уединения в самопогружении, для громкого звука и закрытых глаз; да ещё и с опасным по нынешним временам кавер-артом.
Jerusalem In My Heart (JIMH) - бейруто-монреальский проект, долгое время не делал никаких записей и выступал лишь с аудио-визуальными перфомансами для небольших аудиторий - от 1 до 35 человек. То, что они делали, рождалось прямо на сцене, в театрализациях с вовлечением публики, использованием проекций кино нарезок, визуальных эффектов, арабской и электронной музыки. Рождённое никогда не повторялось, навсегда оставаясь только внутри участников действа.
Первый альбом вышел в 2013-м, через 8 лет после начала работы проекта и был горячо принят публикой и критиками. Уже через через два года, в 2015, они выпустили новый и ещё один совместный с другой монреальской группой, сверх популярными на тот момент Suuns. И вот, в этом году JIMH вернулись с третьим альбомом «Daqa'iq Tudaiq» («Минуты, что волнуют»), на котором основное место занимает поделённая на 4 акта переработка классического арабского произведения «Ya Garat Al Wadi», на которой и стоит остановить внимание. Первая вариация этого произведения принадлежит египетскому певцу, композитору и актеру Мохаммеду Абдель Вахабу. Другой классической вариацией стала версия легендарной ливанской исполнительницы Файруз, на которую, как пишут музыкальные критики, в основном и опирались JIMH. Но если послушать импровизационную версию другой легенды - ливанской актрисы и певицы Нур эль-Худа, источников вдохновения для JIMH становится больше.
Для записи JIMH собрали в Бейруте оркестр из 15 человек, а вокалист Радован Гази Мумнех перепел произведение, используя привычное для JIMH мелизматическое (читай - ритуальное) пение. Электронное звучание JIMH при этом никуда не делось. Оно пульсирует в шумах и искажениях, рикошетит эхом «нарушенного языка речи». «Wa Ta’atalat Loughat Al Kalam» («Язык речи нарушен»), как назвали свою вариацию JIMH, в четырёх частях выражает вневербальность любви и трансцендентность коммуникации влюблённых. Если основными акцентами шедевра арабской поэзии - стихотворения египетского поэта Ахмеда Шавки, лежащего в основе этого музыкального произведения, всегда выделяли любовь между людьми на фоне общественно-политического строя, специфику арабских взглядов на проявления чувственности, то JIMH своей интерпретацией высвечивают фундамент арабской поэзии, восходящей к суфийским поэтическим текстам, где любовное, как и алкогольное, опьянение выражало экстазис Богопознания, а под возлюбленной понимался сам Всевышний, её уход - богооставленность, а поиски возлюбленной и любви - поиски Бога. Привычный язык здесь не властен. Он ограничен и скуп. Лишь языку поэзии, музыки и любви под силу передать сияние таинства воссоединения, о чём и говорит стихотворение Ахмеда Шавки, озвученное кудесниками из Jerusalem In My Heart.
O neighbor of the valley, I was enchanted and visited
By what looked like dreams of your remembrance.
I recalled your love in memory and in sleep
Since memories are the years’ narrating echo.
I passed by the luxuriant gardens
Upon a hill, where I used to meet you.
The language of speech disrupted, while my eyes
Addressed your eyes in the language of love.
There is no yesterday in time, or tomorrow
All time collected to be the day of your gratification.
(Shawqi, “Al- Shawqiyat,,” II, p. 179)
