Александр Пилипюк | Великие Далай-ламы прошлого в зеркале проекций

Одна из самых интересных тем, которые сегодня занимают меня как в психологической практике, так и в наблюдениях за жизнью - идеализация и романтизация духовного опыта. Люди приходят в религию, меняют исконную веру, ездят к гуру на край света, едят, пьют, курят, втирают и обмазываются всем подряд, лишь бы найти ответ на свои сокровенные вопросы. Но проблема дня сегодняшнего в том, что им некому помочь правильно задать вопрос, а ответ часто не просветляет, а ослепляет темнее прежнего. В отсутствие фигуры такого помощника, человек проецирует его на всех, кто как-то отражает предпочтительный результат поиска - ответ часто содержится в самом вопросе, а человек ищет известного, собственного не признаваемого желаемого. Он не ищет неизведанного. Как правило вопрос поднимает то, что содержится в пространстве личного бессознательного и является покрывающим - лишь ширмой. Это пространство психических травм, родительско-детского опыта, личных комплексов, вытесненных желаний и влечений, именно таятся проблемы самооценки, вопросы власти и влияния, и так далее, и так далее. Всё это очертил ещё Фрейд, а Юнг разнообразил и углубил. Это не делает ищущих хуже, но делает их человечнее. Зачастую обнаружить корни личного бессознательного в таких вопросах, которые по своей сути ответы, можно через проекцию, хотя и для этого нужен другой человек, ведь проекции всегда бессознательны и самостоятельно их обычно не распознать. Что мы видим в экзотических верованиях и притягательных чужеземных религиях? Кого хотим найти в лице гуру, наставника и духовного учителя? И что отбрасывается в тень, когда мы в жажде и с жадностью набрасываемся на тех и то, к кому прилипли наши проекции?

Как преподаватель психологии, тем более юнгианской, дающей все возможные поводы, и как организатор духовных путешествий я сам часто становлюсь объектом чужих проекций. Что только люди во мне ни видят. И «свет», и «знание», и «духовную межгалактическую сущность», и, без сомнений, их точные противоположности. Иногда мне прямо говорят об этом, иногда с целью, иногда разочаровываются, когда я вдруг не вписываюсь в заманчивое «прокрустово ложе», а иногда требуют, чтобы соответствовал. В этом нет моей уникальности или особой супер-силы. Это случается с каждым. Как пишет Джеймс Холлис в своей книге «Грёзы об Эдеме», «все отношения — все без исключения отношения — начинаются с проекции». На процессы проекции опирается и психотерапия. Пациент приходит со страданием, которое заслоняет собой ресурсы, способные его исцелить. Он не чувствует своего внутреннего целителя и проецирует его на терапевта. Мастерство терапии состоит не в чудесном исцеляющем воздействии терапевта. В эти чудеса в начале пациент и должен верить. Мастерство в том, чтобы содействовать возвращению проекции целителя пациенту, помочь обнаружить его внутри. Вместе с возвращением проекции целителя к пациенту возвращается сила и он естественным образом раздувается в инфляции Эго. Возможно впервые он чувствует столько энергии в своих руках, а страдание теперь отодвинуто в сторону. Но оно не исчезает, оно нам необходимо, как напоминание о своей человечности, поэтому будет пытаться вернуться и сбалансировать пациента до целостности. Вернуться оно может тоже через проекцию. Теперь терапевт видится больным, проблемным или уставшим. Вернув себе и эту проекцию, пациент получает доступ к архетипу Раненого целителя, объединяющего в себе оба полиса - и свою рану, и своего целителя, бывшие когда-то причиной проекций.

Проекция существует везде и избежать её невозможно. Мы все всегда что-то проецируем на других людей, процессы, феномены, ситуации. Кто-то этого не осознаёт, кто-то не обращает внимания, а кто-то использует в своих целях. Увидеть настоящее или оказаться вне одеяний проекций страшно, стыдно и трудно. Осознание и возвращение себе своих проекций требует времени и глубоких, доверительных отношений. И не только с человеком, который рядом, но и с религией, со своим призванию и трудом, с предметом исследования, со страной, где живешь и куда предстоит отправиться в путешествие. Вернуть проекции себе самому - сложно, но это даёт пробуждение и возвращает силу, потраченную на проецирование и удержание проекции на объекте. Мы все всегда проецируем, но часто не возвращаем эти проекции. В этом состоит смысл одной из практик из мантры «Ом мани падме хум!», в результате которой весь феноменальный мир рассматривается практиком как нагромождение его собственных проекций, удерживающих веру в его контроль происходящего.

Восток, его религиозные течения, в том числе буддизм, постоянно выступают вместилищем проекций для западного человека. Буддизм кажется нам обладателем тайны бытия, собранием непогрешимых, местом глубины и света. Когда кажется, говорили раньше, нужно креститься. Или другими словами - хорошо бы всегда уравновешивать такие односторонние утверждения противоположностью. Нам важна и вертикаль, и горизонталь. Проекции содержат и коллективное содержание, и личное; содержат они и свет, и тьму. Если мы считаем, что тайна исключительно в буддизме или на Востоке, то всё остальное вокруг воспринимается явным и понятным, что является большим заблуждением. Где прячется грех, если буддизм становится пристанищем непогрешимых? Куда отбрасывается поверхностное, когда мы гонимся за глубиной? И где копится тьма, пока мы одержимы светом? Само по себе всё это прекрасно и замечательно - глубина, добро, свет, пока однажды их накопившаяся противоположность не прихлопнет нас своим железобетонным тапком как назойливую муху.

Далай-лама V

В «Монгольских текстах» я упоминал Пятого Далай-ламу, за своё объединение разрозненных буддийских сект и укрепление позиций северного буддизма названного «Великим пятым». Во время экспедиции в Тибет мы были во дворце Далай-лам Потале, которую в нынешнем виде начал строить именно Лобсанг Гьяцо, Пятый Далай-лама. Мы были у ступы с его прахом. Лобсанг Гьяцо стал тем, кто объединил и сам Тибет после того, как некогда мощная и воинственная империя, часто нападавшая на своих соседей, развалилась на отдельные княжества, когда династическая линия монархии оборвалась. Изначально линия самих Далай-лам появилась как замена этой монархии, благодаря политической игре монгольского императора Хубилая, охватывавшего своим властным контролем и территорию Тибета. «Далай-лама» - это монгольское слово, которое переводится как «океан мудрости». Часто проекции мешают отчетливо видеть историю, рисуя её в предпочтительных тонах. Великий пятый не только объединил разрозненные школы буддизма, развившиеся на территории Тибета, он их и разобщал. Объединиться они должны были под эгидой лишь одной школы, которой принадлежал сам Лобсанг Гьяцо, - школы гелуг. С того времени и до наших дней мало, что изменилось в политике. Все мы знаем политических лидеров, колесящих по всей планете, примиряя стороны военных конфликтов, которые эти лидеры сами и разожги. Конечно, мир всегда устанавливается на выходных им условиях.

Пятый Далай-лама уничтожил множество кармапинцев, истреблял и изгонял из Тибета представителей добуддийского учения Бон. Ему принадлежат такие слова в отношении своих противников: «Сделайте мужское наследование подобным дереву, у которого отрубили корни; сделайте женское наследование подобным почкам, которые высохли на зиму; сделайте детей и внуков подобными яйцам, разбитым о камни…». Благодаря помощи и покровительству монгольских ханов, Великий пятый стёр с лица земли множество монастырей других школ, другие забрал в собственность своей школы и стал первым Далай-ламой, кто объединил в Тибете религиозную и светскую власть. Он стал новым царём и патриархом в одном лице. Такая форма правления называется теократической монархией. Лобсанг Гьяцо стал облачённым в монашеские одеяния императором новой Тибетской империи. Он объявил себя эманацией или земным воплощением бодхисаттвы сострадания Авалокитешвары - именно с Пятого Далай-ламы считаются его аватаром.

Далай-лама VI

Не менее примечательна история и следующего, Шестого Далай-ламы, Цаньяна Гьяцо. Найденный и признанный перерождением Далай-ламы в раннем детстве, Цаньян Гьяцо прославился своим поэтическим даром и страстной любовью к женщинам. Говорят, что в Лхасе было не мало отмеченных специальной краской дверей, где Шестой Далай-лама встречался с любовницами. Монашеская жизнь Далай-лам связана с довольно жёсткими обетами, включающими целибат, поэтому поведение Цаньяна Гьяцо выбивалось из идеального образа Великого океана мудрости, обретая при этом всё большую человечность в глазах подданных и простых мирян. Как и Пятый, он стал аватаром Авалокитешвары, бадхисаттвы сострадания, а такие полномочия сложить невозможно. Известен случай, когда Цаньян Гьяцо вышел на террасу Поталы, внизу которой собрались возмущённые его эксцентричным поведением подданные. Он крикнул вниз в ответ на их упрёки: "Да, у меня есть любовница, но и у вас, обвиняющих меня, они тоже имеются, однако, неужели вы осмелились думать, что близость с женщиной для меня значит то же самое, что и для вас?», после чего помочился с террасы на собравшихся внизу.

Эти истории о величайших из Далай-лам могут шокировать, вызывать неумения, чувство поруганной благодати, обвинения в святотатстве и праведный гнев. И эти чувства, вероятно, будут прямо пропорциональны позитивным проекциям, которые были вами направлены на буддизм и буддистов. Меня до сих пор удивляют психологи, часто, кстати, это юнгианцы, считающие гнев, агрессию, секс, а с ним и всё телесное, начиная со спорта и заканчивая болезнями, - чем-то от патологии, незрезлости и проблем развития. У меня не укладывается в голове, как юнгианец, читающий лекции и доклады про целостность, претендующий на рутерство - не формальное, как членство в организации, а в истинном значении - вставшего на путь индивидуации, может не заниматься своим телом, стыдить за негативные эмоции, патологизировать витальность. В Тибетском буддизме за тысячелетия изучения человеческого ума сформировалось понимание естественных склонностей человека, тех, например, что психоанализ называет бессознательными влечениями - к жестокости, сексуальности, власти, ненависти, гневу, эгоизму. Какими бы просветлёнными существами вы себя не фантазировали, проецируя эти фантазии на бритых монахов в одеяниях цвета шафрана и крови, перечисленные выше «негативные» тенденции - наша природа. Она никуда не денется, если вы попытаетесь над ней доминировать и подчинить сознательному контролю. Она будет копиться в бессознательном, ожидая своего момента для прорыва. В лучшем случае это будет проекция, в худшем - одержимость. Иногда излишняя рефлексия этих качеств сама становится на службу защит и подавления. Сознанию кажется, если оно будет держать их в своём внимании, оно сможет их контролировать. Но не стоит переоценивать свои силы. Быть постоянно внимательным невозможно и повлечёт скорее симптомы навязчивости. Эти качества суть силы, укоренённые в нашей физиологии, поэтому их подавление оказывает влияние на весь организм.

Мне приходилось слышать мнения, что если перестать инвестировать эти «зловредные» качества, а увеличивать количество света, добра и благости, то мир преобразится. Ещё часто приводят байку про двух волков, белого и чёрного, в противоборстве которых победит тот, которого ты будешь кормить. Они гиперстимулиют «добро», отрезая себя от витальности второй стороны своего существа, становясь эдакими одухотворёнными скопцами. Увы, такие убеждения если и помогут преобразить мир, то точно не в ту сторону, на которую рассчитывают такие наивные эгоисты, инфлировавшие в своей бессознательной одержимости властью до границ всего мира. По словам известной исследовательницы Александры Давид-Неэль тибетские наставники, с которыми за десятилетия, проведённые в Тибете, она имела возможность общаться и учиться, считают неспособность человека испытывать эти «низкие» качества, развившуюся в результате подавления, достойным сожаления. В их представлении человек неспособный совершить преступление является неполноценным. "Человек должен творить добро, - заявляют они, - будучи движим благородными мотивами. Избегать дурных действий лишь потому, что ты не в состоянии их совершить, - это отнюдь не добродетель», пишет Давид-Неэль.

Она считает, что такое же отношение прослеживается и у духовных учителей Китая и Индии, приводя следующий анекдот. «Человек, страстно желавший вести религиозный образ жизни, отправился искать знаменитого саньясина и, встретив, умолял его стать духовным наставником. Саньясин пристально посмотрел на него, а потом ни с того ни с сего спросил: "А ты умеешь лгать?" "Нет, - ответил его честный собеседник, - я бы никогда не осмелился сказать ложь". "Тогда пойди и научись, - сказал святой. - Когда же ты будешь способен лгать, возвращайся, а я посмотрю тогда, что будет полезным для твоего обучения с точки зрения духовной жизни". И это было сказано без тени улыбки. Неспособность есть, по существу, недостаток, а не добродетель».

Строгая дисциплина не пользуется уважением в среде посвящённых и мистиков Тибета именно по той причине, что какими бы грубыми ни были материальные проявления человека, если они ослабляются или подавляются, в то время как чувства, их порождающие, остаются, вреда для духовного роста больше, чем какой либо пользы. Они считают, что преобразиться должен весь человек. Тут мне вспоминаются слова другого духовного учителя с Востока - Джидду Кришнамурти о полной, тотальной и окончательной революции сознания человека, в замен её подмены в виде революции в обществе. Это трансформация или алхимическая трансмутация, а не уничтожение «негатива», который является ничем иным как нераскрытой и отринутой внутренней силой, которую нужно научиться распознавать, тонко чувствовать, не пугаться и не стыдиться, а регулировать и мудро канализировать, то есть воплощать каким-то приемлемым образом в жизнь.

Началом такой трансмутации становится возвращение проекций, что тоже процесс не быстрый. Холлис даже пишет, что мы должны выстрадать устранение проекций на Другого. Трансмутация также не подразумевает уничтожение проекций. По нити проекции мы можем выйти на своё внутреннее содержимое, которое не осознаётся, но пытается стать доступным через зеркало в другом человеке. Поэтому возвращение проекций лежит не в их уничтожении, а в следовании за ними и в присвоении себе своего, что отчаянно стучится, прилипая к другим. Так что же вы чувствовали и что успели подумать про Пятого и Шестого Далай-лам, когда я немногим ранее про них рассказывал? Кошмар и кощунство? Убийцы, злодеи и извращенцы? Шестой Далай-лама занимался сексом с женщинами. С позиций действующей культуры сегодняшнего дня это может удивить разве что своей... нормальностью. Такой, в общем-то, нормис, не обделённый вниманием пикми-гёлз. Мы даже можем пойти дальше и представить, как маленького Цаньяна Гьяцо признали перевоплощением Далай-ламы, аватаром Авалокитешвары, как отняли у матери и увезли из семьи, которая жила в Индии, в далёкую холодную Лхасу; как маленький мальчик рос среди монахов, не знал ласки, но украдкой искал утраченное тепло в объятиях доступных женщин, как тяготился своим саном и проклинал судьбу. Мы сделаем его жертвой детской травмы брошенности, потерявшей рай симбиоза слишком рано, чтобы успеть напитаться любовью и заботой матери. Утвердиться в этом нам помогут его биографии, где говорится о печали, любовной тоске и грустной судьбе, прослеживающихся в его стихах. Но сколько в этом будет от проекции нашего собственного внутреннего ребёнка и наших собственных ранних травм?

Как ароматен персик в вышине!
Рукою не дотянешься к нему...
О, дева юная, очарование весны,
украдкой на тебя смотрю и вижу сны.

Тайком я на свидание спешу
обнять прекрасную любимую свою...
Увы, ту бирюзу, что найдена с трудом,
оставить должен навсегда потом.
К любимой все мечты обращены,
она близка, но не доступна для меня.
Приснилось мне - я в Океане отыскал
жемчужину, которой нет цены.
Болтливый попугай, замолкни, наконец!
Там, в роще у реки, подруга соловья поёт.
Мне безразлична месть богов, и плод, что
предо мной лежит, вкусить не запретит никто.
Я обратился к мудрому ламе, моля
направить к благу разум мой.
Но даже рядом с ним я как во сне, и
мысль стремится не к нему, а к ней.
Узреть лицо наставника, хотя б на миг, -
напрасен труд, в моём воображенье
незванно предстает любимой лик
необоримой силой, зовом и томленьем.
Мои мысли, блуждая, уносят меня далеко.
О, если б они так к Святому Ученью бежали,
то в краткий миг жизни, что мне отведён,
я Буддою бы стал, отринув земные печали.
На востоке, над вершинами гор,
диск луны ослепительно ярок...
И подобно ему, образ милой моей
неотступно скользит перед взором.
Бессонными ночами далеко мой разум
убегает из дворца, и дни мне не даруют
облегченья... Устало сердце без любимой.

Цаньян Гьяцо, Далай-лама VI

Юнг в письме от 22 сентября 1944 года к Г.Ирмингеру пишет ревностному католику, обвиняющему его в отрицании Бога, что он никогда и нигде не отрицал Бога, но, как учёный, он не может утверждать Его напрямую и заниматься проповедями. «Как врач я заинтересован только в одном: как может быть исцелена рана?», пишет он, понимая, что принуждением к слепой верой он не поможет исцелиться. Но, та сила, внутри человека, которая через проекцию воспринимается в другом как Гуру, Целитель или Бог, может исцелять. Также и Будда говорил своим ученикам, что всю жизнь давал Учение, очищенное от религиозного и мистического содержания, не рассказывал про другие миры и богов, - потому, что это не ведёт к основной цели его Учения - освобождению от страданий. 

«Однажды, когда Просветленный остановился в роще Розовых деревьев – симсапа близ Косамби, он взял несколько листьев этих деревьев в руку и спросил – Где больше листьев – в моей руке или в этой роще? Монахи ответили – в лесу много больше. «Так же и то, ответил Просветленный, что я познал и не открыл вам, много больше того, что я познал и открыл вам. Ибо это не сделает вам благо, не побудит вас отречься от земного, преодолеть стремления, не приведёт к нирване. А что я открыл вам? – что такое страдание, в чём природа страдания, что есть избавление от страдания, и каков путь, избавляющий от страдания. Вот это я сообщил вам» [Самьютта-Никая, 5, 437-438].

Да, Цаньян Гьяцо помочился через балюстраду с террасы на недовольных прихожан, но на этом история не заканчивается. Она продолжается тем, что коснувшись земли, его моча оттолкнулась и возвратилась туда же, откуда вышла. Александра Давид-Неэль интерпретирует эту легенду через йогические практики удержания и возвращения семени в процессе соития обратно в семенной канал, коснувшись женщины и обогатившись её секрециями. В традиции это не считается нарушением целибата. Символически перед нами образ объединения противоположностей, конъюнкция, мистерия соединения - алхимия целостности, а значит исцеления. В иконографии северного буддизма это отражено в образах Яб-Юм. Мы встречали их и в Сиккиме, и в Непале, и в Бутане, и в Монголии, и в Тибете. Понимание возможно на разных уровнях: как на буквальном, когда монахам, взявшим обет безбрачия, нужно учиться иметь дело с влечениями, с естественными и сильными энергиями, так и на символическом, когда Яб-Юм становится метафорой соединения различных аспектов психики самого практика, союза  дуальности, объединения разнонаправленных тенденций, примирение сторон внутреннего конфликта, воссоединение противоположностей, Coniunctio Oppositorum. Разные божества в Яб-Юм выражают конъюнкцию разных аспектов нашего ума. В том числе в Яб-Юм изображаются и гневные божества, которые суть отражение динамических тенденций нашей психики. Эти естественные энергии - разнородные аспекты нашего ума, психические тенденции, противоположности и конфликты - не помехи, но помощники. Яб-Юм - это символ мистерии. Момент объединения священен, но не сам по себе и не потому, что нарисованы Боги, которых нужно почитать, а потому что это напоминания о нашем истинном состоянии, двери в которое могут распахнуться в любой момент - прямо сейчас, именно сейчас и только сейчас, что бы вы ни делали.
Поэтому проделав упражнение с мочеиспусканием Великий лама рассмеялся и обратился к своим подданным: "Попробуйте то же самое, и если вам не удастся, то уразумейте, что мои отношения с женщинами отличаются от ваших".

 

 

На этом месте стоило бы задуматься, насколько применимо к нам, как к людям, такая, во-многом нечеловеческая или надчеловеческая роль, как Далай-лама или аватар Авалокитешвары. Эти проекции говорят уже не о содержимом личного бессознательного. Это архетипические проекции, это проекция Самости. Отождествление с Самостью чревато как инфляцией Эго, так и психозом. Поэтому Юнг никогда не называл Самость тождественной Богу. Он говорил об образе - образе Бога в психике человека. Насколько мы можем соответствовать сами и требовать от других соответствия такому идеалу? То, что мы можем постараться сделать - это установить связь с образом Бога как символом бессознательного или объективной психики, частью который мы все являемся.

А дальше - уже ваше дело, что думать по этому поводу, кем считать Шестого Далай-ламу Цаньяна Гьяцо: извратившего духовное учение падшим сластолюбцем или Великим мастером недвойственности? Ваши проекции сами скажут за вас, за ваши комплексы, установки культуры, в которой вы выросли и религиозные догмы, которые влияют на вас даже если вы сменили религию или ещё только заглядываетесь на чужие. Но в то же самое время, скажут они и за то, чего вам на самом деле не хватает и что вы ищете, чтобы стать целостным и исцелённым, сами того не осознавая.

Самого Цаньяна Гьяцо ждала незавидная судьба. Китайцы, претендовавшие уже тогда, а это XVII век, на власть в регионе, воспользовались неоднозначной реакцией подданных на эксцентричное поведение монарха, выкрали и убили его в возрасте 23-х лет. Они попытались поставить своего Далай-ламу на его место, но тибетский народ восстал в негодовании. Оказалось, что простые тибетцы любили своего правителя и верили в него, и даже сегодня о нём осталась лишь добрая память. Его почитают как писателя и поэта, как воплощённое сострадание, пронизывающее весь мир и его жителей с их простыми чувствами и желаниями, и жизнью, наполненной каждодневными тяготами и страданием.